в раздел Оглавление

«Методы структурной психосоматики»

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Методология и техника работы.
Анализ терапевтических случаев

ГЛАВА I

Стратегии и карты. Психотравмы

1.1. Основные принципы формирования патологических стратегий

Сформулируем некоторые промежуточные выводы. Итак:

• человеческое существо едино по вертикали «тело-душа-дух» относительно оси отражения-отреагирования, т.е. относительно любой внешней и внутренней деятельности.
• оно структурировано в соответствии с общими законами Универсума, фрактальным локусом которого является;
• оно подчинено структурно-ритмическим закономерностям, определяющим «личную историю» и «личную эволюцию»;
• оно вовлечено в Глобальное взаимодействие, относительно которого определяются все параметры и качества человеческого бытия, в том числе и такие, как успешность и неуспешность, здоровье и патология, жизнь и смерть.

Рассматривая эти важнейшие категории, мы должны прежде всего учитывать тройственность отражения-отреагирования (объект отражения/объект отреагирования - инструмент отражения-отреагирования -внутренний образ/механизм анализа и принятия решений) и двойную направленность связанных с ним психосоматических процессов («извне» - «вовнутрь» и «изнутри» - «вовне»).

С точки зрения человеческого Я, ядра личности, ветвь отражения отслеживает общие энтропийные тенденции Универсума, разрушающие базовую структуру вплоть до бессистемного хаоса «мертвой» природы (это «разрушение», впрочем, может быть интерпретировано и как «развертывание», без которого просто невозможно материальное многообразие проявленной Вселенной; эти тенденции постоянно «сносят» и всякую биологически активную форму из зоны жизни в зону смерти (рис.35).

Ветвь отреагирования обеспечивает собственную негэнтропийную активность человеческого существа, позволяющую ему развиваться (в сторону Объективной Реальности) или хотя бы сохранять позицию «выше» хаоса и смерти.

Источником такой негэнтропийной активности являются глубинные воления ядра. Они, являясь подлинными источниками любой активности человеческого существа, вместе с тем, несут в себе только нормализующие, чисто структурные импульсы; отбор конкретных механизмов отреагирования определяется конкретной жизненной ситуацией, контекстом, который моделируется одной из карт специфических структур четвертого логического уровня. Карты базируются на космограмме, осознанной или находящейся в подсознании (неструктурированной и непроработанной), и, в свою очередь, являются базисом для стратегий, организующих ответ

Рис.35 Зона жизни и зона смерти

Таким образом, на одном «полюсе» мы встречаем безличный, но несущий в себе явный отпечаток закономерной структурной цикличности энтропийный пресс (его наше сознание интерпретирует, в зависимости от культуральных пристрастий, т.е. той или иной космограммы, в терминах «судьба», «рок», «фатум» и т.д.), а на другом - волю; связующим звеном выступает совокупность структур текущей триады, базирующихся на том или ином генотипе и выступающих в отражении-отреагировании как феномены логических уровней сознания... Текущая триада, в зависимости от положения центра осознания (значение коэффициента К) может позиционироваться на различном расстоянии от сущностной (разумеется, в терминах рассмотренной нами модели), т.е. обладать той или иной степенью сущностности, что определит в конечном итоге истинность механизмов отражения-отреагирования.

Так или иначе, реакция всегда зависит от совокупности условий своего проявления, как «внешних», контекстуальных, так и «внутренних», структурных. Это, в частности, означает, что человек не бывает «всегда эффективен» или «всегда неэффективен», «всегда болен» или «всегда здоров» и т.д. - «неэффективность», «болезнь», «отклонение» того или иного рода есть проявления сущностных и периферических конфликтов и процессуально выражается в определенных патологических стратегиях, действующих в рамках конкретных контекстов.

Мы утверждаем, что не существует принципиальной разницы между различными видами структурных психосоматических отклонений: любой неистинный или несущностный навык, будь то неумение знакомиться с представителями противоположного пола или тяжелая органическая патология, структурно устроен сходным образом - это именно то, что мы называем патологической стратегией. Точно так же отсутствие навыка, свидетельствующее о дефекте «высшего», четвертого логического уровня, каким бы этот навык ни был, предполагает одинаковые в структурном плане нарушения космограммы и синтезированных в ней карт.

Рассмотрим крайние проявления патологических стратегий - болезнь - и рассмотрим ее на данном этапе в разрезе третьего логического уровня. Суммируя сказанное о природе стратегий, их устройстве и позиционировании в отражении-отреагировании, мы можем изобразить центростремительную ветвь этого процесса в виде следующей формулы:

где W⁵ - волнения ядра, преломленные структурами пятого логического уровня сознания. С- карта четвертого логического уровня, на базе которого формируется стратегия, Р - периферические по отношению к стратегии феномены второго и первого логических уровней, ∑С" - смежные карты, отражающие смежные контексты, ∑ - контексты, порождающие данную карту, ∑ - контексты, порождающие смежные карты.

Упрощая эту схему и учитывая, что стратегия представляет собой цепочку шагов разной модальности, мы можем записать:

где A₁: V₁; K_top - соответствующие аудиальные, визуальные и кинестетические шаги стратегии.

Что собой представляет периферия третьего логического уровня? Это определенные процессы (второй логический уровень) и отдельные фазы, параметры, звенья этих процессов, отдельные их точечные или фактические следствия (первый логический уровень).

Здесь необходимо еще раз подчеркнуть важнейшее обстоятельство - психосоматическое единство человеческого существа относительно отражения-отреагирования. Это значит, что когда мы говорим о любом из феноменов логических уровней сознания, мы не имеем в виде духовные, психические или соматические свойства, качества, процессы, параметры, функции и т.д., но всякий раз - только их неразрывное психосоматическое единство. Всякий акт, всякий факт, всякая структура человеческого существа вдоль структурной оси отражения-отреагирования (т.е. описываемые в терминах логических уровней сознания) одновременно и нераздельно и духовны, и телесны, и психичны.

Как ни странно, но для западного массового (и не только массового) сознания, при всем декларируемом им материализме, труднее представить себе участие тела в любом духовном движении, нежели присутствие духа во всяком соматическом акте. Указанный парадокс порождает «проблему телесности», имеющую ряд важных для нас аспектов и связанную именно с тем, что подчеркивание материальности мира, отрыв в парадигме духа от материи ведет к их ложному линейному противопоставлению; к вырождению самой категории «материя» (тождественной в плане человеческого существа категории «сома», «тело») в некоторую абстракцию, в нечто всегда данное и потому всегда остающееся за скобками как несущественное. Духовный порыв высок - телесное проявление низко. После такой формулировки невозможно непредвзято и совокупно исследовать как нечто единое жизненную позицию, психический процесс и физическое здоровье, невозможно видеть человеческое существо таким, каково оно есть. Между тем последовательный психосоматический подход открывает совершенно иные возможности анализа, синтеза и коррекции.

Очевидно, что в рамках такого подхода болезни можно представить как результат определенных патологических стратегий. Конечные, кинестетические шаги этих стратегий хорошо изучены и описаны в виде различных нозологических форм и заболеваний, их периферия воспринимается как соответствующие болезненные признаки, симптомы и синдромы. Именно с ними имеет дело современная официальная медицина, которая, в соответствии с собственной механистической парадигмой и линейными способами мышления, лечит в большинстве случаев болезнь, а не человека, снимает симптоматику, т.е. следствие, а не причину, «внутреннее» структурное нарушение.

Если же рассматривать болезнь (а также любое другое отклонение) с точки зрения структурной психосоматики, то на первом этапе анализа нас должны интересовать три вопроса:

• какие именно «внешние» причины порождают серьезные искажения трансляций волений ядра, приводящие, в конечном итоге, к построению ложных операционных цепочек патологических стратегий?
• какие «внутренние» структурные дефекты при этом возникают?
• как организован механизм патологических стратегий (иными словами, каким образом может быть произведена коррекция структурных нарушений на третьем-четвертом логических уровнях)?

Рассматривая проблему в разрезе поставленных вопросов, мы должны помнить, что выделенные нами три аспекта соответствуют трем звеньям отражения-отреагирования: «внешний» объект - механизм отражения-отреагирования - «внутренний» образ - и должны быть в дальнейшем объединены в некотором конечном синтезе. Постановка вопросов именно в той формулировке, которая приведена выше, не может считаться окончательной, поскольку соответствует мышлению на третьем логическом уровне сознания (когнитивные вопросы «Как? Каким образом?»). Психосоматическая работа никогда не сводится к какой-либо одной изолированной технике и редко ограничивается коррекцией какого-либо типа структурных дефектов. Поэтому мы по необходимости будем возвращаться к одним и тем же случаям многократно, излагая разные уровни анализа и работы. Это позволит проследить в целом отдельные аспекты работы, синтезировать их в единое действие и тем самым составить представление о практике специалиста, использующего методы структурной психосоматики.

Трехлетний мальчик (назовем его М.) захотел на берегу моря побегать по волнам. Ядро личности, исполненное кинестетических ощущений, которые мы можем охарактеризовать метафорой «полнота ощущений», начинает резонировать на определенные «картинки», «звуки» и т.д., ожидаемые на более низких уровнях; центр осознания погружен достаточно глубоко: в зону четвертого-пятого уровней. В этот момент разъяренный отец хватает мальчика за плечи и кричит на него. Происходит резкое торможение в том участке тела, куда направлен вектор внимания.

Ребенком подобная ситуация воспринимается как сильный удар, в том месте, куда был ориентирован вектор внимания, возникает сильнейший мышечный спазм, зажим.

Спустя много лет на одном из семинаров М. предъявил проблему такого рода: «Почему-то в те моменты, когда мне особенно хорошо, вдруг возникает крайне неприятный холодный комок внизу живота. Мне сразу же становится очень плохо. Я не знаю, откуда взялся этот комок и что с ним делать». Разумеется, о произошедшем на берегу моря многие годы назад М. не помнил, ситуация забылась, но осталась психосоматическая память о ней. Глубинная часть этого следа оказалась вне зоны осознания, периферия же приняла характер телесного страдания, провоцируемого рядом жизненных ситуаций и сказывающегося на всем психосоциальном статусе М., на модели его повседневного поведения, успешности целого ряда аспектов и т.д. Со временем конкретный эпизод генерализовался на очень многие контексты, мешая получать удовольствие в самых различных случаях. Можно сказать, что у М. выработались патологические навыки отреагирования в целом классе ситуаций, связанных с удовольствием, радостью, наслаждением, гедоническими эмоциями и т.п. Это мы и называем патологической стратегией. Периферически такая стратегия проявляется в целом ряде феноменов. Наиболее очевидны телесные - в данном случае первичный спазм в конце концов превратился в мощнейший зажим на животе, к которому практически невозможно было прикоснуться. У М., по существу, было только два варианта: либо получать удовольствие, а потом испытывать боль, либо запретить себе вовсе испытывать удовольствие. Что он, в основном, и делал. Таким образом, М. был вынужден существовать в тесных рамках самоограничений поведенческого, эмоционального, социального характера - это также было следствием сформировавшейся патологической стратегии, следствием способа избежания ее болезненного развертывания.

На данном этапе анализа все представляется достаточно ясно. Речь идет о психотравме, подробно описанном и детально изученном явлении, которое со времен Фрейда успело стать «общим местом» психологической науки и даже массового сознания - о травматическом опыте. Уже упомянутый нами Р. Дилтс называет опыт такого рода «импринтом» (т.е. «запечатлением»; термин восходит к классическим работам Конрада Лоренца, посвященным поведению животных). В его формулировке это - значительное событие из прошлого, на основе которого основано убеждение или ряд убеждений. Подобный детский опыт, как правило, забывается (вытесняется), но, одновременно, гене-рализуется (обобщается) на сходные контексты.

С позиций структурной психосоматики мы можем добавить, что, во-первых, забывание или вытеснение детского травматического опыта сопровождается невозможностью устойчивого пребывания центра осознания в зоне ниже третьего логического уровня - в тех картах и области космограммы, которые соответствуют травматическому контексту; это вытеснение носит, на первых порах, защитный характер, ограждая психику от тяжелых переживаний, далее же оно приводит к тому, что целый ряд карт оказывается не проработанным и не доступным для сознательного структурирования (это смежные карты, связанные со сходными контекстами), образуется своеобразное «слепое пятно», которое, во-вторых, резко снижает эффективность отражения-отреагирования в определенной зоне реальности; подобная нечеткость в сочетании с недоступностью, в данном случае, глубинных логических уровней и близостью уже сформированной патологической стратегии и приводит, в-третьих, к генерализации вокруг нее множества контекстов, подобных первичному травматическому контексту. структурирование целой области космограммы происходит вокруг несущностного дефектного образования и по его подобию, что при запущенности процесса и жизненной важности затронутых карт может привести к образованию «ложного центра» и к очень тяжелым последствиям. Такой процесс подобен разрастанию микротрещин к толще кристалла вокруг первичного нарушения, что может привести к полному распаду монолита.

Сказанное позволяет нам лучше понять связь вытеснения и генерализации, но пока что не выходит за рамки традиционных описаний. Рассмотрим еще один пример, который позволит нам сформулировать первый из целого ряда неудобных вопросов.

С. Н. перенес сходную психотравму в чуть более позднем возрасте, нежели М.: во время отдыха на юге ребенку захотелось на прогулке мороженого. По каким-то причинам мать отказала ему, ребенок начал капризничать - тогда мать, накричав на него, сказала: «Ты плохой. Я ухожу и оставляю тебя. А ты оставайся и плачь сколько хочешь. Ты мне такой не нужен». Она сделала вид, что уходит, а ребенок, в полной уверенности, что она его на самом деле бросила, впал в истерику. В этот момент он испытывал чувство крушения самых основ своего мира, суть которых в этом возрасте составляют родители и отношения с ними. Он бросился искать маму и, как назло, совершенно в другую сторону. Тут он потерялся уже всерьез и был найден только через несколько часов (дело происходило на городском рынке).

«Воспитательное» воздействие в данном случае сказалось в виде мощнейшего зажима в области верхней части живота. Когда в дальнейшем С. Н. попадал в ситуации, связанные с возможным конфликтом на межличностном уровне, когда, как ему представлялось, кто-то посягал или мог посягнуть на его «жизненные» интересы (конфликт мог только назревать или даже просто у С. Н. могло сложится впечатление, что такой конфликт возможен), он начинал испытывать очень неприятные ощущения в области подреберья, солнечного сплетения, желудка, диафрагмы - такие ощущения затем превращались в боль, подобную характерной для межреберной невралгии, которая могла продолжаться в течение 4-5 суток. В возрасте примерно 15 лет С. Н. обнаружил, что если в такой предконфликтной ситуации поведет себя резко агрессивно в отношении лица, от которого ждет неприятностей, болезненные последствия не наступят. Естественно, он стал поступать соответствующим образом, что не могло не сказаться в социальном плане. Можно сказать, что таким образом проблема была перенесена из телесной сферы в сферу поведенческой патологии. Любопытно и очень характерно, что С. Н., не помнивший обстоятельств психотравмы (при этом у него оставалось смутное и тя¬гостное ощущение, что «что-то было», которое, кроме всего прочего, сказывалось на его отношениях с матерью), обосновывал свою агрессивность целым рядом «мировоззренческих» причин типа: «надо проявлять силу», «не ты его, так он тебя» и т.д.

Итак:

• психотравма М. телесно выразилась в виде зажима в области низа живота, а психотравма С. Н. - в виде зажима в области солнечного сплетения;
• в случае М. затронутой оказалась сфера получения удовольствий, а в случае С. Н. - сфера «раздела жизненных интересов», сфера бытовых конфликтов;
• М. нашел способ избежания болезненных последствий в виде уклонения от определенных действий и эмоциональных состояний (или совершая сознательное действие с ожиданием грядущего «возмездия»), а С. Н. - в виде агрессии в адрес человека, с которым был связан травматический конфликт (т.е. в виде преобразования травматического контекста в нетравматический).

Почему возникли такие особенности? Можно, разумеется, ответить, что именно потому, что М. и С. Н. - разные личности. Но переведем наш вопрос в иную плоскость: почему у данного конкретного человека, пережившего данный конкретный травматический опыт, нарушения структуры выражаются в конкретных «внутренних» де-фектах (конкретные ложные карты, несущностные зоны космограммы и т.д.), конкретных телесных зажимах (в той или иной зоне), конкретных механизмах развития патологий и компенсации ее? Прежде чем ответить на этот вопрос, зададимся еще одним, также сформулированным на четвертом логическом уровне (когнитивный вопрос «Почему?»). Все мы в течение жизни неоднократно сталкиваемся с событиями, подобными описанным выше (на кого не кричали родители?), - почему же только некоторые из них приводят к структурным дефектам, порождающим патологические стратегии и затем - соответствующие поведенческие отношения, телесные страдания и т.д.? Почему одни зоны космограммы оказываются подвержены искажению в результате конкретной психотравмы, а другие - нет? Почему конкретный опыт для одного человека становится травматическим, а для другого - нет?

Рассмотрим еще один практический пример. В девятнадцатилетнем возрасте У. Подверглась сексуальному насилию, причем это был ее первый сексуальный опыт. Однако никакой психотравмы не произошло. Более того, спустя многие годы во время индивидуальной работы У. так сформулировала собственную проблему: «Я знала, что для меня это должно быть чрезвычайно тяжелым переживанием, но ничего подобного не ощущала. Никаких препятствий в общении с мужчинами у меня не возникло - я даже стала думать: неужели я такая испорченная? Разумеется, со временем эти мысли исчезли, но тень какого-то недоумения осталась».

Отметим, что некоторые неочевидные последствия на глубинных уровнях сознания это событие все-таки имело, но к анализу этих последствий, не связанных с патологическими стратегиями, мы вернемся в другом месте. Теперь же детально рассмотрим всю совокупность составляющих психотравмы и ответим на поставленные выше вопросы.

Итак:

• «внешне» к психотравме приводит некоторая последовательность событий, развертывающихся в рамках вполне безобидного контекста; эта последовательность и превращает контекст в травматический; однако далеко не всякий контекст в разрезе конкретной личности способен даже в потенции привести к психотравме;
• «внутренне» психотравма проявляется как нарушение определенной карты (распространяющееся в дальнейшем на группу смежных карт), приводящее к возникновению патологической стратегии; такое структурное нарушение сказывается в виде мышечных зажимов, эмоциональных, социально-поведенческих и т.п. аномалий; важно, что далеко не каждая карта может быть в данный момент, у данного человека подвергнута деформации, а только определенная, связанная с определенной зоной космограммы;
• «устройство» патологической стратегии таково, что во-первых, возникает неадекватное отреагирование на некоторые стереотипные раздражения (мышечный спазм как результат переживания гедонической эмоции и т.д.), во-вторых, «спусковые механизмы» такого ложного навыка могут быть заблокированы каким-то встречным действием (агрессия предотвращает развитие мышечного зажима и т.д.).

Из сказанного можно сделать вывод, что психотравма возникает как следствие совокупности «внешних» и «внутренних» причин. «Внешние» причины - это возникновение травматической цепочки событий в потенциально травматическом контексте. «Внутренние» - уязвимость определенных карт. Такая уязвимость связана с этапами «личной истории».

Действительно, рождение человека является лишь отправной точкой дальнейшего развития и созревания структур текущей триады. На четвертом логическом уровне это связано с формированием определенных карт, соответствующих определенным зонам реальности, формирование карт, в свою очередь, связано с «развертыванием» чакровой системы и вполне определенными телесными зонами. Таким образом, механизм возникновения психотравмы предстает перед нами в следующем виде:

• психотравма может быть генетически предопределена, т.е. развиваться в зоне сущностного напряжения структуры, связанного с предысторией данного человека (ошибками трансляции генотипа в прежних поколениях); эта предрасположенность может быть описана как соответствующая психосоматическая конституция;
• психотравма всегда приурочена к той зоне структуры, которая в соответствии с «личной историей» находится в стадии формирования;
• событие, вызывающее психотравму, содержит в себе некоторые обстоятельства, которые, отразившись в виде определенных параметров «внутреннего образа», становятся в дальнейшем «спусковыми крючками» патологической стратегии.

Продолжим анализ практических примеров в свете высказанных предположений.

Период раннего детства характеризуется высокой динамикой процессов развития. В социальном плане в это время личность полностью ориентирована на родителей, которые и являются основным источни¬ком психотравм. Так произошло и с М., и с С. Н. Однако последствия психотравмы были для них разными, поскольку дети переживали различные этапы «личной истории».[1]

М. в момент психотравмы было около трех лет, С. Н. - около четырех. Рассмотрим чакры, связанные с этими возрастными категориями, учитывая, что чакры, во-первых, выступают структурными категориями человеческого существа, указывают на определенные свойства, качества, телесные зоны и т.д. и, во-вторых, зоны их «созревания», «активизации» и т.д. несколько «размазаны» вдоль временной оси. Проанализировав основные закономерности, мы можем сделать следующие выводы:

• психотравма М. связана с чакрой Свадхистаной (в возрасте двух лет происходит переход этой чакры из состояния «включение» в состояние «активность»);
• психотравма С. Н. связана с чакрой Манипуроц (в четырехлетнем возрасте происходит переход этой чакры из состояния «включение» в состояние «активность»);
• зоны зажимов и «психологической» проблемы, сопровождающие их, соответствуют выделенным чакрам.

Изложим это в терминах структурной психосоматики. В свое время создатели НЛП Гриндер и Бендлер выдвинули концепцию репрезентативных систем. Эта классификация типов личности по структурному признаку - предпочтительному способу получения и внутренней обработки информации. Были выделены три основные репрезентативные системы - аудиальная, визуальная и кинестетическая; соответственно, описывались и три типа личности.

Ясно, что любая схема, особенно такая простая, имеет множество натяжек. Это понимали уже ее создатели, которые предпочитали считать свою классификацию рабочей моделью для практической работы. Впоследствии эта тенденция укоренилась, и появились представления о существовании неких «смешанных» типов - «визуальных кинестетиков», «кинестетичных аудиалов» и т.д. Анализ показывает, что подобное «расширение» ничего не дает. Это тот случай, когда классификация теряет свой смысл.

Большинство современных специалистов НЛП считает, что никаких смешанных типов не существует, но важна конгруэнтность[2] внутри человеческого существа в каждый конкретный момент времени. Это значит, что сумма невербальных реакций должна соответствовать смыслу высказываний.

Скажем, даже для индивида с ведущей визуальной системой при рассказе о кинестетическом опыте конгруэнтны расслабленная поза, нижнее дыхание, кинестетические глазодвигательные реакции и т.д. В противном случае мы наблюдаем неконгруэнтность, которая, по большому счету, свидетельствует о деструктивных убеждениях, о том, что внутреннее состояние не соответствует содержанию высказывания.

Подобный подход, в некоторых случаях оправдывающий себя, в целом представляется непродуктивным.

Например, при калибровке истинности высказывания, т.е. в области практической, скажем, деловой психологии. Ориентация на такие сферы практики характерна для американской психологии в целом. Это вовсе не является упреком, однако практическая направленность методики может трансформироваться в узкопрактическую, что сказывается и на теоретической части учения. Структурная психосоматика возникла как практическая концепция, но разработка теоретических вопросов на базе несколько иной фактографии сразу же продемонстрировала ограниченность интерпретаций НЛП. В дальнейшем полученные теоретические результаты были опробованы в области семинаров повышения деловой эффективности, при работе с разного рода деловыми и психосоциальными проблемами и подтвердили свою жизненность.

Совершенно очевидно, что любой человек имеет дело с визуальными, аудиальными и кинестетическими ощущениями. Преобладание тех или иных, безусловно, определяется генетически, в соответствии с психосоматической конституцией, т.е. в зависимости от ядра и «личной истории»[3].

Это - «одна сторона медали». Но сами модальности внутреннего опыта, прежде всего, привязаны к соответствующим логическим уровням сознания, определяются направлением вектора внимания. Это означает, что при движении точки осознания от периферии к ядру постепенно затухают аудиальные ощущения и нарастают кинестетические. Разумеется, и аудиальная, и визуальная составляющие остаются, но из области непосредственного («внешнего») отражения они перемещаются в область воспоминаний и конструктов при определяющем значении кинестетики. Это представляется очевидным выводом, если иметь в виду, что внимание переносится «извне вовнутрь».

Анализ конкретных случаев показывает, что в базисе патологических стратегий присутствуют особые образования - визуально-аудиальные «склейки». Декларируя присутствие этих структурных дефектов, мы несколько забегаем вперед - они были обнаружены в ходе практической работы с патологическими стратегиями; рассказывая о техниках этой работы, мы подробно разберем и устройство этих образований. Построение концепций происходило здесь следующим образом: от предположения о существовании патологических стратегий, объясняющих отклонения разного рода, - к разбору их устройства. Патологические стратегии были также первыми структурными дефектами, которые оказались в зоне внимания одного из авторов еще до оформления базовых положений структурной психосоматики, как самостоятельный теоретической и практической концепции.

Сегодня мы можем утверждать, что обнаружение такой склейки является явным маркером неблагополучия. С процессуальной точки зрения, мы наблюдаем здесь явный структурный дефект, противоречие между «спусковым механизмом» стратегии (аудиально-визуальный конструкт) и кинестетическим отреагированием:

где V_y/A_T - визуально-аудиальная склейка.

Ложность такой карты (или убеждения, в других терминах) по своей природе структурна - здесь мы видим своеобразное структурное «смешение слоев», смешение карт. Дело в том, что первые шаги любой сущностной стратегии, относящиеся к ее базису, кинестетичны, т.е. они связаны с желаемыми и ожидаемыми внутренними ощущениями, с сущностной необходимостью получения этих ощущений («сытости», «полноты жизни», «удовольствия» и т.д.). Разумеется, эти первые побудительные кинестетические шаги связаны с аудиальными и визуальными ощущениями периферических уровней, а также с принадлежащими карте визуальными и аудиальными воспоминаниями и конструктами, но не так, как в случае патологии, когда визуально-аудиальная склейка внедряется в результате психотравмы в структуру карты, искажая ее. В чем же разница?

В момент психотравмы травмируемая карта не оформлена, находится в стадии структурирования. Это значит, что она еще не представляет собой какой-либо стабильной модели потенциально травматического контекста. Карта соседствует с другими, смежными в разных смыслах - как в плане схожести контекста, так и в плане ассоциации, совмещенности контекстов, операционного взаимодействия карт и т.д.[4]

Психотравма «сдвигает» в травмируемой зоне отражение-отреагирование, в результате чего формирующаяся карта «захватывает» чуждую ей визуально-аудиальную склейку - так возникает патологическая стратегия, развивающаяся на базе смешения карт, неполноценная или несущностная по отношению к любой из сущностных карт, которые должны были возникнуть в случае нормального, не искаженного травматическим опытом развития. Иными словами, патологическая, стратегия базируется на некоторой химерической карте, причем ветвь отражения развивается в лоне одной из карт, а отреагирование - в лоне другой; «переключателем» выступает аудиально-визуальная склейка. Ясно, что такое образование должно быть изначально жизненно важным, выделенным для индивидуума; ниже, разбирая работу с патологическими стратегиями, мы подробно обозначим особенности такой выделенности.

Развитие травматической реакции, патологической стратегии происходит по следующей схеме: отражение в зоне одной карты (группы карт) - аудиально-визуальная склейка, переключение-отреагирование в зоне другой карты (группы карт). Структурное противоречие, конфликт между отражением и отреагированием приводит к тому или иному отклонению (зажим, болезнь, поведенческая аномалия и т.д.).

Когда личность замещает болезненные последствия психотравмы некоторым другим отреагированием (избегание тех или иных действий - как в случае М, агрессия - как в случае С. Н. и т.д.), это не восстанавливает нарушенную структуру, а просто направляет патологическую стратегию по новому руслу, т.е., в конечном счете, структурное нарушение усугубляется, захватывает новые зоны космограммы, новые группы карт.

«Переключающий» патологическую стратегию в новую зону триггер принадлежит глубинным зонам психики. Он, как и замещающая карта, возникает не случайно, а тоже в ходе «личной истории» - такая карта «захватывается» в зону патологий по смежности в момент собственного формирования (для С. Н. зоной захвата оказалась чакровая зона Анахаты, связанная с межличностными отношениями, зоной диафрагмы - она соседствует и тематически, и телесно с Манипурой - и соотносится с возрастом около 18 лет).

Итак:

• аудиально-визуальная склейка первоначально принадлежит травмирующему контексту;
• далее она захватывается формирующейся картой и приводит к смешению карт;
• после этого абсолютно безобидный контекст становится травматическим;
• одновременно происходит «сброс» центра осознания на периферию, в дальнейшем перепутанность карт не позволяет самостоятельно осознать зону структурного дефекта и ликвидировать повреждение.

М. переживал момент глубокого обобщения опыта, синтеза фактов «внешней» (аудиальные и визуальные ощущения - «берег моря») и «внутренней» (кинестетические ощущения - «полнота жизни») реальностей на базе новой и чрезвычайно важной карты, входящей в группу «карт удовольствия», в соответствии с «личной историей» структурировавшихся в этот период его жизни. Центр осознания М. пребывал, при этом, на пятом-шестом логических уровнях сознания, а деятельность разворачивалась от подчиненного четвертого уровня к периферии. В этот момент и произошло травмирующее воздействие, которое включало визуально-аудиальную склейку («картинка» места действия плюс грубый окрик). Развитие сущностной стратегии было прервано (получение удовольствия) и замещено через склейку другой цепочкой реакций, приводящих к болезненному спазму. Искаженная смешанная карта стала использоваться во всех подобных контекстах, связанных с получением удовольствия и ожиданием гедонических эмоций, - ведь она изначально и предназначалась для выработки стратегии в этих контекстах. Искажение карты привело к искажению целого сегмента текущей триады и к невозможности эффективной деятельности во множестве жизненно важных контекстов.

Подобное произошло и с С. Н. - только искаженные карты оказались отнесены к другой группе карт, что было связано с иным этапом «личной истории», соответствовавшим возрасту С. Н. Уклонение от болезненных последствий в обоих случаях привело к дальнейшему искажению структуры, сказавшемуся на социально-поведенческом уровне.

На этих примерах удобно продемонстрировать и некоторые тонкие моменты, связанные со структурами сущностной и текущей триад. Действительно, «карта удовольствия» (будем говорить так для простоты, понимая, что на самом деле это группа тематически смежных карт) как таковая, сущностно и тесным образом связана с волением ядра. То же можно сказать о группе «конфликтных» карт. Сформированные искаженные (смешанные) карты оказались носителями несущностных программ и элементов (аудиально-визуальные склейки, патологические стратегии, триггеры, переключающие развитие патологических стратегий в зону сторонних карт) и составили неотъемлемую часть текущей триады. Конфликт между потенциально истинными картами (карты сущностной триады) и искаженными картами триады текущей внешне фиксировался в виде различных неконгруэнтностей. Он ощущался и самими М. и С. Н., которые осознавали неблагополучие в некоторой зоне своего существа, но не могли разобраться в причинах, характере и устройстве несомненного дефекта. Так, С. Н. постоянно пытался вспомнить что-то, происшедшее с ним во время отдыха на море; он знал, что это «что-то» очень важно для него и как-то связано с его матерью, но никаких подробностей, тем не менее, вспомнить не мог, более того, он никак не связывал это, тяготившее его, «забытое» воспоминание ни с болями в области живота, ни с собственной повышенной агрессивностью. Последнюю он вообще считал нормальной и свидетельствующей о том, что его натура более сильная и здоровая, чем у других людей, он не осознавал даже, что эта агрессивность останавливает развитие болезненного спазма - все эти детали прояснились только в ходе терапевтической работы с ним.

Случай с У. - совершенно иной: к моменту насилия у нее уже были сформированы собственные сущностные карты, связанные с контекстами отношений полов, семьи и т.д. (как показала психотерапевтическая работа на глубоких уровнях, это было связано с благотворным влиянием отца в период «личной истории», когда формировались именно эти карты). То внутреннее неудобство, которое она испытывала («Как же так? Для всех подобный опыт - трагедия, а для меня - нет! Может быть, что-то не в порядке со мной?»), а это свидетельство некоторой осознаваемой не конгруэнтности, объясняется общей непроработанностью космограммы, присутствием в структуре имплантированных карт, социальных и культуральных стереотипов - о нарушениях подобного рода речь впереди.

В процессе работы с пациентом А. в технике знаковых систем (речь о ней - впереди, сейчас же отметим, что на первом этапе она сводилась к раздельному выявлению вербальных конструкций и связанных с ними телесных ощущений и образных представлений, с последующим предъявлением выявленных неконгруэнтностей) была выявлена глубокая неконгруэнтность между образными и словесными представлениями некоторых карт четвертого логического уровня. Эта неконгруэнтность прослеживалась вплоть до уровня самоидентификации (шестой логический уровень). Своими реакциями А., находившийся в состоянии глубокого транса, позволил связать эти проблемы с нарушениями в области шейного отдела позвоночника (зона чакры Вишудха) и расстройствами слухового и зрительного анализаторов (зона чакры Аджна), присущими ему с раннего детства. Выяснилось, что А. был нежеланным ребенком. Это в самом раннем возрасте, в начальный период «личной истории» посредством самой структуры семейных отношений, привело к образованию у А. целого набора ложных несущностных карт, на базе которых потом возникло несколько патологических стратегий, проявившихся в теле. Как следствие, А. не мог приобрести сущностно необходимые навыки в целой группе контекстов, патологические же стратегии, заменившие их, выразились различными отклонениями в области слуха, зрения, подвижности шейного отдела позвоночника. Ложные карты нуждались, как это всегда бывает, в обосновании и вербализации посредством серии идеологических конструкций, убеждений. Однако ощущения, возникавшие в тех же контекстах, и в особенности образы, которые А. предлагалось изобразить графически, демонстрировали иную структуру карт - как показал анализ, в этом плане они отражали сущностную структуру. Дж. Перракос и его последователи говорили бы здесь об «оторванности головы от тела»[5], нам же необходимо отметить несколько важных моментов:

• неконгруэнтность между сущностной и текущей триадами в искаженной зоне, что само по себе не должно нас никоим образом удивлять, коль скоро искажения имеют место;
• неконгруэнтность внутри самих карт, когда разным образом ориентированное отражение-отреагирование (в области абстрактного (вербализация) и образного (рисунки) мышления) давало в одной и той же зоне разную реакцию - в одних случаях аудиально-визуальная склейка оказывалась задействованной, в других - нет;
• локализацию телесных проявлений неконгруэнтностей не только в области шеи и головы, а также их поведенческую распространенность на очень широкий класс жизненных ситуаций, весьма далеких от выявленных патологических стратегий.

Такие результаты позволяют сформулировать следующую проблему: всегда ли отклонения - телесные, поведенческие и т.д. - являются следствием патологических стратегий? Во всех ли случаях дефект структуры сводится к визуально-аудиальной склейке?

Отметим сразу, что это не так. Работа с А. показала, что патологические стратегии связаны с незначительной частью его проблем. Эти проблемы никоим образом не могут быть описаны в терминах визуально-аудиальных склеек и психотравм - здесь травматический опыт приобретает совершенно другой характер; да и сами дефекты структуры коренятся в зонах карт, космограмм и самоидентификации, т.е. стратегии могут сами по себе носить вполне «правильный» характер - их ложность возникает из ложности базиса - несущностных карт и глубинных уровней структуры. Анализу таких дефектов мы посвятим следующие главы.

Тем не менее, патологические стратегии, включающие аудиально-визуальную склейку, являющиеся следствием психотравм разного рода, составляют большой класс структурных дефектов - мы обсудили здесь случай с А. лишь для того, чтобы сразу ограничить класс таких дефектов. Прежде чем описать методику работы с травматическими склейками, обозначим несколько важных моментов.

Следует учитывать, что карты не имеют четких границ и, даже в случае достаточно проработанной космограммы, в принципе не могут покрывать все мыслимые контексты. Сами карты также могут быть в разной степени проработанными и «жесткими». Важно при этом, что степень детализации и структурированности карты никоим образом не говорит об ее истинности или ложности. Широко известны чрезвычайно разработанные карты, на базе которых у разных людей возникает множество патологических стратегий. Таковы жесткие идеологии - такие, как марксизм-ленинизм или определенные религиозные системы. Здесь мы не говорим о содержательной стороне этих карт, тем более не касаемся таких институтов, как социалистическая модель общества или церковь - мы просто констатируем, что дефект структуры типа патологической стратегии может базироваться и на таких картах, а в других случаях они вполне работоспособны. Таким образом, следует четко различать проработанность карты, безразлично, истинной или ложной, и базирующиеся на ее основе стратегии. Разумеется, если карта безукоризненна, она не включает визуально-аудиальную склейку, но, во-первых, несущностная карта также может быть свободна от подобного дефекта, а во-вторых, расширяясь и детализируясь, карта может быть искажена, хотя большая структурированность предполагает большую устойчивость к искажениям.

Другой случай - когда карты пересекаются, наползают друг на друга. Разумеется, это свидетельствует о несформированности космограммы. Как мы видели, такие искажения могут быть связаны с аудиально-визуальной склейкой. Но встречаются и другие случаи: в некоторых контекстах такие наложения могут проявляться в виде весьма характерных феноменов. В теле наблюдаются противоположные проявления: расширение и спазм, ощущение легкости в одной части тела и тяжести - в другой и т.д. Это объясняется параллельной инициацией нескольких несбалансированных программ, разных стратегий. Хорошей иллюстрацией может служить такой пример: вы случайно встречаете человека, которого когда-то любили, но потом произошел болезненный разрыв, причем этот опыт не был внутренне структурирован («воспоминания еще слишком остры») - радость и болевой шок здесь перемешиваются между собой, налицо «смятение чувств».

Наконец, возможна миграция аудиально-визуальной склейки из одной группы карт в другую. Этот феномен может быть описан при помощи следующей метафоры: в физике твердого тела описано свойство дислокаций (линейных нарушений идеального расположения элементов кристаллической решетки) передвигаться по кристаллу и взаимодействовать с точечными дефектами - присутствующими в ней посторонними включениями. Точно так же аудиально-визуальные склейки могут перемещаться в зоны разных карт, проявляясь в разных контекстах, что, помимо всего прочего, приводит к известному феномену «смена симптома» (когда периферическое ле¬чение одного заболевания приводит к возникновению другого).

---

[1] В первом части книга мы лишь бегло затронули вопросы, связанные с проблемами Цикличности и этапами личной эволюции, - объем издания не позволяет это сделать. Это тема большой отдельной публикации. Тем не менее, при анализе конкретных случаев мы будем пользоваться полученными нами результатами исследований. Это, в первую очередь, относится к вопросам «развертывания» чакровой системы и связанными с ним этапами личной эволюции.
[2] Понятия «конгруэнтности» и «неконгруэнтности» (структурного соответствия и несоответствия отдельных частей, проявлений, реакций и т.д.) являются одними из центральных в структурной психосоматике. Они в какой-то мере связаны с теорией НЛП, но имеют совершенно другую окраску и значение. Мы посвятим разбору неконгруэнтностей отдельную главу.
[3] В процессе «личной истории» психосоматическая конституция может меняться. Так было с участником двух учебных семинаров И., который до определенного возраста склонялся к аудиальному типу, а затем «преобразовался» - в типичного кинестетика. Этот случай сопровождался рядом характерных феноменов и был подвергнут анализу, который будет нами разобран ниже.
[4] Мы уже говорили о том. что человек одновременно существует в самых разных контекстах. Кроме того, в разные моменты «личной истории» возникают тематически схожие жизненные ситуации, контексты. Наконец, операционное взаимодействие карт возникает в тех случаях, когда для решения задач, лежащих в «зоне ответственности» одной карты, привлекается опыт, связанный с другой каргой. Существуют и другие причины смежности карт. Эффективное взаимодействие карт возможно лишь на базе структурированной коемограммы.
[5] Это хорошая метафора: с одной стороны, конфликт лежит в зоне раздела рационального (головы) и иррационального (тела), рассудочного и чувственного и т.д., с другой стороны, он и телесно проявляется соответствующим образом.