«История и теория психологии»
том 1

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Российская психология в новых социально-экономических условиях
Глава 6

Есть основания считать, что ни в одной стране за пределами так называемого «социалистического лагеря» развитие науки не находилось в такой зависимости от изменений в политической жизни общества, как это происходило в государствах, подверженных влиянию большевистской идеологии. В первую очередь это относится к России. Раскрытию этого положения была посвящена предыдущая глава. Понятно, что те изменения в экономике и политике, которые произошли в новых условиях, существенно сказались на общей ситуации в российской науке вообще и на обществоведческих науках в частности. Это обстоятельство в полной мере касается психологии. Тоталитарное общество было заинтересовано в существовании лишь такой науки, которая отказывалась от анализа психологии человека, чтобы тем самым не привлекать внимание к реальному состоянию дел в общественной жизни. Во второй половине 80-х годов в российской психологии начинают давать о себе знать новые подходы и тенденции, свидетельствующие о начале коренной ломки привычных стереотипов. Эти изменения определяют судьбу науки в новых социально-экономических условиях.

Психология оказалась недостаточно подготовленной к новым требованиям, с которыми столкнулась и должна была справляться личность вчерашнего «советского человека» в необычных для нее обстоятельствах жизни и деятельности. Этим воспользовались лица, попытавшиеся в ответ на резко возросший интерес к психологии, потребность в научном знании о человеке предложить «рецепты», далекие от этого знания. Самопровозглашенные «психологи», беря на себя решение задач в сфере практики, способны лишь компрометировать науку и профанировать ее методы. Пользуясь тем, что возникла вера в психологию как панацею, якобы обеспечивающую продуктивное решение всех возможных практических задач, они, взамен апробированных научной практикой средств и способов получения достоверной информации, выдают за спасительную истину доморощенные, а порой и опасные для физического и психического здоровья советы и рекомендации, которые не имеют отношения к науке и выступают в качестве ее грубых эрзацев, а иногда и в виде откровенного обмана. В результате этого взаимодействия невежественности заказчика и недобросовестности исполнителя, предлагающего свои, якобы психологические услуги, подрыв доверия к науке приобретает угрожающие размеры. Труды и усилия огромного числа доморощенных «психологов» смыкаются с активностью, которую проявляют представители различных оккультных наук. Колдовство, ворожба, гадание, привораживание неверного супруга - все это, нередко, проходит под эгидой «психологии», воспринимающейся обывателями в качестве науки, которая «все может». За этими негативными явлениями нередко стоит безответственность средств массовой информации, прежде всего ТВ, которое охотно предоставляет время и место в своих программах колдунам, гадалкам, экстрасенсам и пр., нередко рекомендуемых зрителям в качестве «психологов». Нарастание волны оккультизма грозит стать опасностью, способной привести к размыванию психологии как науки, к подмене ее объективных данных бездоказательными, но эффектными измышлениями псевдопсихологов.

Этому способствует и то, что в последнее время явно снизились показатели квалифицированности тех специалистов, которые вошли в практическую работу, не имея соответствующего базового образования. Серьезную угрозу представляет деятельность всевозможных краткосрочных курсов хотя и лицензированных, но явно лишенных научного потенциала, где подготовка психологов поставлена на поток и осуществляется «профессорами», которые, порой, сведущи в вопросах преподаваемой ими науки не более, чем студенты, которым они читают лекции. Известны случаи, когда сертификат психологов выдавался после одного месяца обучения в такого рода учебном заведении. В результате отсутствия контроля со стороны государства и при безучастности научного сообщества оказалось для многих возможным именовать себя «психологами» без каких-либо на то оснований.

Деидеологизация психологии

Как было показано выше, официальной идеологической базой психологии советского периода был марксизм-ленинизм. Отход психологии от этих, казавшихся незыблемыми и несокрушимыми позиций, при всей его неизбежности и радикальности не имел революционного характера и был скорее эволюционным движением, которое за истекшее десятилетие привело к необратимым изменениям в содержании и структуре научного знания.

Сравнительно легко и безболезненно прошло освобождение от традиционной марксистской атрибутики, которая пронизывала все выходившие из печати психологические книги и статьи на протяжении пятидесяти-шестидесяти лет в СССР. Ни одна монография, ни один вузовский учебник не мог быть опубликован без обязательного набора цитат и ссылок. Преодолеть начетнические штампы не представляло труда в связи с тем, что при их исключении из текста серьезных содержательных изменений в нем не происходило. Все эти дежурные клише имели значение ритуальной защиты от цензурного контроля. Когда необходимость в подобной страховке отпала, подобные цитаты и ссылки оказались попросту излишними.

Несопоставимо большие трудности были связаны с постепенным изменением традиционных воззрений психологического сообщества, которые десятилетиями формировались с опорой на убежденность в том, что единственно верной, правильной и надежной основой плодотворного развития психологической науки является марксизм. Эта убежденность имеет свои исторические корни. В период становления психологии в Советской России важнейшей задачей считалось создание адекватных как логике науки, так и социальным потребностям методологических основ конкретных психологических исследований. В этой ситуации прежней интроспективной психологии противостояли концепции, претендовавшие на детерминистское объяснение поведения, по существу же являвшиеся механистическими.

Нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что многие диалектические идеи, идущие от Гегеля и Маркса, были конструктивным началом разработок, к примеру, психологии развития, основ детской и педагогической психологии и других разделов и отраслей науки.

Ошибка психологов в годы советской власти была не в том, что они обращались к трудам Маркса и Энгельса, а в том, что они стремились видеть в этих трудах единственный источник философской мысли, все определяющий в психологической методологии и теории. Этот подход предельно сужал философские основы психологии, вынуждал игнорировать и даже огульно отрицать все, что не получало подтверждения в трудах «классиков марксизма», что закрывало весь спектр философских учений, которые могли способствовать развитию психологической мысли[1].

Следует иметь в виду, что при всей оправданности и необходимости развернувшейся в настоящее время деидеологизации психологии, были бы ошибочными попытки сбросить Маркса «с парохода современности», отказаться от обращения к его трудам только на том основании, что коммунистическое руководство сделало все возможное, чтобы превратить его в икону, а его работы в некий «Новый завет». Маркс - один из выдающихся мыслителей XIX века и не его вина, что в XX столетии он был канонизирован догматиками, оказавшимися у власти.

В настоящее время деидеологизация науки сняла ограничения с творческой мысли психологов. Однако нельзя рассчитывать на то, что это обстоятельство, само по себе, обеспечит формирование теоретической базы для развития психологической науки. Деидеологизация психологии для этого необходимое, но еще недостаточное условие. Это только начало перестройки психологии, но никак не ее завершение.

Реконструкция историографии российской психологии

Прямым следствием деидеологизации психологии стала реконструкция ее историографии. Произошла переоценка тех характеристик психологических теорий и взглядов ученых, которые нашли в недавнем прошлом отражение в трудах историков науки. Наиболее существенные результаты, отвечающие общей задаче переосмысления пути, пройденного психологией в России, были освещены в главе 5.

Можно указать на некоторые специфические особенности реконструкции историографии в последние годы. Идеологически заданная двухмерная схема на протяжении многих лет вынуждала историка весь массив психологических учений и научную деятельность психологов разнести по двум философским «ведомствам» - материализму и идеализму. Далее все то, что было отнесено к идеализму, глобально характеризовалось как «реакционное», «консервативное», не говоря уже об использовании более беспощадных эпитетов явно ругательного свойства. Несколько по-иному обстояло дело с материализмом. Если труды и взгляды ученого оказались отнесенными к механистическому материализму, то это отчасти выступало в роли своего рода индульгенции, позволявшей приступить к изложению его воззрений, разумеется, при заведомо критическом их рассмотрении. Это, к примеру, характерно для оценки работ В.М. Бехтерева. Что касается трудов, которые были воплощением идей диалектического и исторического материализма, то они априорно приобретали «знак качества». Таким образом картина исторического развития науки предельно упрощалась и обеднялась, содержательный анализ подменялся наклеиванием идеологических ярлыков.

Негативные результаты подобного разведения по двум «враждующим лагерям» не только лишал возможности обратиться к трудам и деятельности ученых, заклейменных печатью идеализма (С.Л. Франка, Н.А. Бердяева, Г.Г. Шпета и других), но создавало трудно преодолимые препятствия при анализе работ многих психологов, чье научное творчество не поддавалось стремлению втиснуть его в схему, с помощью которой описывалась «борьба на два фронта». Это относится к оценке Н.Н. Ланге, А.Ф. Лазурского, З.Н. Овсяннико-Куликовского, М.М. Рубинштейна и многих других.

Реконструкция историографии российской психологии должна осуществляться, в первую очередь, усилиями самих историков. Вместе с тем, она тесно связана с пересмотром взаимоотношений отечественной и зарубежной науки.

Интеграция в мировое сообщество психологов

Если до начала тридцатых годов все еще сохранялись контакты российских психологов с их зарубежными коллегами, то сразу же после года «Великого перелома» (1929) эти связи стали очень быстро истончаться. «Железный занавес» опустился в середине 30-х, наглухо закрыв возможность включения трудов психологов, физиологов, социологов в контексте развития мировой науки. В работе Международного психологического конгресса в Нью-Хэвоне (1929) принимала участие немногочисленная, но представительная делегация из СССР (И.П. Павлов, А.Р. Лурия, И.Н. Шпильрейн, С.Г. Геллерштейн, И.С. Бериташвили, В.М. Боровский). Это был последний «массовый» выезд «советских» психологов на международный психологический форум. На протяжении последующих двадцати пяти лет психология в России стала «невыездной». За этот достаточно длительный период психология не только оказалась полностью отрезана от общего потока научной мысли, но и подвергалась гонениям за малейшие попытки обратиться к иностранным источникам, литературе, концепциям, зарубежному опыту. Изоляционизм приобрел особо жесткие черты на рубеже 40-х и 50-х годов в период «разоблачительных» камланий против «безродного космополитизма», «преклонения перед иностранщиной», «антипатриотизма» и др. Только в 1954г. появились первые признаки позитивных сдвигов. Так, в Монреаль на Психологический конгресс приехала делегация из СССР, в которой было 7 ученых. С этого времени визиты психологов на Запад участились, прием зарубежных ученых стал возможным.

Кульминационным пунктом в этом процессе явилось проведение в Москве в 1966г. XVIII Международного психологического конгресса, на который приехали крупнейшие психологи Западной Европы к Америки. После этого события международные контакты «советской» психологической науки приобрели систематический характер, хотя в количественном отношении были невелики. В дальнейшем они уже не прерывались. Общество психологов СССР вошло в Международный союз психологов. Оказалось возможным постепенное освоение идей, получивших развитие на Западе и фактически неизвестных психологам в Советском Союзе из-за невозможности получить доступ к иностранной периодике и книгам.

Таким образом, могло сложиться впечатление, что сдвиги в сфере взаимодействия с мировым психологическим сообществом обрели принципиально новый характер. Однако это утверждение не будет в должной мере точным.

Только со второй половины 80-х годов оказался возможным кардинальный поворот, снявший идеологическое «табу», столько лет перекрывавшее путь к включению отечественной психологии в общий поток мировой психологической науки.

Основная тенденция, которая в этом отношении характеризует конец XX столетия в российской психологии - это отказ от противопоставления ее зарубежной психологической науке. Отказ от аксиоматического утверждения, что «советская, марксистская психология» единственно верное и перспективное направление для развития науки, - привел к изменению ситуации в международных связях российских психологов. Если в недавнем прошлом практически вся зарубежная психология была заклеймена как «буржуазная наука», а иной раз как «служанка империализма», то теперь эта контраверза «советская-буржуазная» полностью вышла из употребления.

Департизация управления в сфере науки

Развитие психологии в годы советской власти жестко определялось руководящей ролью коммунистической партии. Ее вмешательство в жизнь научного сообщества началось с конца двадцатых годов и приобрело характер абсолютного диктата к сороковым годам. Отдел науки ЦК отслеживал все отклонения от «генеральной линии» партии, которые обнаруживались или мерещились ему в социальной сфере. Приоритеты в области не только общественных, но и естественных наук, как это было показано выше, определялись специальными постановлениями ЦК. Он же мог объявить любое научное направление, любую отрасль знания реакционным, «враждебным интересам рабочего класса», «лженаукой». Это в полной мере сказалось на судьбе психологии в СССР. Она не менее двух десятилетий находилась под дамокловым мечом возможной полной или частичной ликвидации.

Партийные чиновники среднего уровня определяли судьбу каждого научного учреждения. Именно они, а не официальные руководители этих учреждений и организаций решали все вопросы в сфере управления наукой: партаппарат диктовал кого назначать, а кого снимать с должности директора научно-исследовательского института, кого послать на конференцию за рубеж, а кого сделать навсегда «невыездным», кому быть редактором журнала, какую книгу отметить премией, а какую подвергнуть уничтожающей критике. Так, например, на протяжении пятнадцати лет, начиная с конца 60-х годов, большой властью в психологии обладал ее «куратор» в ЦК КПСС В.П. Кузьмин, даже не психолог по специальности. Без его санкции ничего значительного в среде психологов не могло произойти[2].

Давление партократии испытывало все сообщество психологов.

В научных учреждениях такой же абсолютной властью на своем уровне обладали парткомы, которые получили право «контроля над действиями администрации».

После случившегося в конце 1991г. приостановления деятельности КПСС ситуация резко изменилась. Психологические учреждения и организации обрели право самостоятельно принимать решения, стали в значительной степени самоуправляемыми. Это, бесспорно, повысило ответственность их руководства перед научным сообществом, поскольку власть над наукой уже не была узурпирована партийными органами. При всей прогрессивности этой тенденции она сама по себе далеко еще не обеспечивала координированности научной деятельности, поскольку научное сообщество пока еще не освоило необходимые для этого управленческие механизмы. К примеру, на несколько лет затормозилась работа психологического общества, не собираются психологические съезды.

От «функционализма» к изучению человека

Систематически многие годы психологии предъявлялись требования «изжить функционализм»[3].

Для этого обвинения были определенные основания. Действительно, наиболее успешные разработки были обращены к изучению отдельных психических функций. Так, восприятия и ощущения были исследованы в трудах С.В. Кравкова, Г.Х. Кекчеева, Ю.М. Забродина, А.В. Запорожца, В.П. Зинченко и др. внимание - Н.Ф. Добрыниным. Память изучалась Л.В. Занковым, П.И. Зинченко, А.А. Смирновым, Е.Н. Соколовым, мышление - А.В. Брушлинским, П.Я. Гальпериным, А.Н. Леонтьевым, Н.А. Менчинской, Н.Н. Нечаевым, O.K. Тихомировым, П.А. Шевыревым, речь – Н.И. Жинкиным, А.А. Леонтьевым, А.Н. Соколовым, темперамент и тип нервной деятельности – М.М. Кочубеем, B.C. Мерлиным, В.Д. Небылицыным, Е.Я. Палеем, И.В. Равич-Щерба, Б.М. Тепловым, саморегуляция - Г.И. Ангушевым, О.А. Конопкиным и др., деятельность - Е.А. Климовым, В.А. Шодриковым. При всей несомненной значимости этих исследований, они действительно не могли дать целостный образ человека и в этом отношении предъявлять им требования о преодолении «функционализма» невозможно. Однако зто была не вина психологов, а их беда. Для того, чтобы перейти от описания отдельных психических свойств и особенностей к понятиям, их интегририрющим, необходимо было преодолеть идеологический барьер. «Партократическое руководство» наукой не было заинтересовано в получении объективной картины личности «советского человека», которая могла разрушить идиллический образ, с помощью которого на протяжении многих лет желаемое выдавалось за действительное.

Этот парадный образ - «нового советского человека» с использованием различных пропагандистских средств целенаправленно формировался прозой и поэзией («высокие горы сдвигает советский простой человек», «я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек» и т.д.). Свой вклад вносила и «научная литературу» (к примеру книга Г.Л. Смирнова «Советский человек»). Это и многие подобные произведения оказывали негативное влияние как на развитие психологии, так и смежных отраслей знания.

Для психологии это означало подмену целостного изучения человека (и тем самым реальный отход от «функционализма») в пользу мифотворчества. Если исследование (прежде всего экспериментальное) психических свойств и особенностей хотя и грешило тем, что именовали «функционализмом», но имело объективный характер, то построение образа советского человека ограничивалось «иконописью» и отказ от «функционализма» сознательно профанировался и на деле оказывался фальсифицированным.

Вместе с тем, сотворение мифологем было далеко не безобидным и явно препятствовало использованию данных психологии в практике, что в первую очередь сказалось в сфере образования.

Конструируемые модели педагогического процесса могли строиться только на базе глубокого знания человека. Известна формула К.Д. Ушинского «Если педагогика хочет воспитать человека во всех отношениях, то она должна прежде узнать его тоже во всех отношениях».

Между тем «узнать человека во всех отношениях» отнюдь не означает приписать ему те черты, которые желательны воспитателю, и в дальнейшем уже иметь дело не с реальными детьми и подростками, а с идеализированной моделью воспитанника, стерильно очищенного от всего нежелательного, а затем «узнать» только те его черты, которые соответствуют этой модели. Но именно так и выглядели дети и подростки на страницах педагогической литературы. Коль скоро считалось, что советский человек уже живет в обществе развитого социализма, должное и сущее совпадало, становилось неразличимым. В результате предполагалось, что советский школьник, какой он есть, уже таков, каким должен быть.

Педагоги не могли себе позволить наводить тень на эту радужную картинку. Наука, а за ней и школа, пошли по типичному для тех времен пути идеологических «приписок», выдавая громкие фразы за научные и практические результаты.

Снятие идеологического табу с проблемы объективного целостного исследования человека было необходимым, но недостаточным для отказа от «функционализма» в психологии. В настоящее время можно считать, что вполне осознается потребность в смене парадигмы в сфере изучения человека как предмета конкретно-исторической психологии. Эта тенденция в большей или меньшей мере оказывается эксплицированной в трудах российских психологов, где человек рассматривается и изучается в его основных «ипостасях»: как индивид (в отличие от животных особей); как индивидуальность (с учетом его особенностей, отличающих одного индивида от другого); как субъект (с выявлением его активности в процессах общения и деятельности); как «Я-образ» (система самооценок, уровня притязаний, мотивации достижения, вообще процессов рефлексии); как носитель социальных ролей (в соответствии с ожиданиями в различных общностях, статусными позициями и т.д.) и, наконец, в качестве личности, объединяющей и интегрирующей все эти феномены[4].

Только когда приоритетный характер обрело исследование человека во всех его проявлениях, а не его отдельных психических свойств, оказалось возможным уйти от функционализма как господствующей тенденции.

Изучение психических функций осуществлялось вне контекста социально-экономических отношений, в которые с необходимостью включен человек. Именно поэтому продвижение в учении о личности было обусловлено развитием социальной психологии (с начала 70-х го дов), а затем политической психологии, психологии управления, психологии научных коллективов, этнопсихологии и др. В этих отраслях знания нельзя было ожидать прогресса, если бы там не было бы целостного рассмотрения человека, включенного в систему общественно обусловленных связей и отношений.

Психология в условиях востребованности

В годы советской власти психология развивалась как преимущественно академическая наука. Именно такой характер имела деятельность основных психологических учреждений. Достаточно сказать, что до начала 70-х годов именно таким являлся единственный в России психологический институт (основанный в 1914г. Г.И. Челпановым). И хотя в этом институте и других научных учреждениях были получены существенно важные ре ультаты, однако практикой они учитывались весьма слабо. Российская психология вправе гордиться работами многих выдающихся ученых, однако эти труды получали недостаточное продолжение в конкретных разработках проблематики обучения, труда, культуры общества. Они оставались в большей или меньшей степени невостребованными в связи с тем, что психология не входила в круг наук, без которых в те времена не могло развиваться общество и государство. Более того, исследования мышления, к примеру, завершались или, точнее, обрывались, когда психолог должен был перейти от характеристики механизмов мыслительных процессов к их содержанию, как это и произошло в отношении проблематики менталитета «советского человека». Функционализм при анализе психики человека, не допускавший перехода к интегральным характеристикам его личности, закрывал дорогу психологии, не допуская ее участия в решении задач, которого ожидали от нее другие области науки, ориентированные на практику.

Парадигмальные изменения, которые произошли в психологии на рубеже 80–90-х годов, в качестве своего прямого последствия имели обращение ее к социальной практике. У психологов исчезли опасения, что правда, которую могут нести их изыскания, может не понравиться власть предержащим. Более того, от психологии ожидают, и не без оснований, что она способна предложить ориентиры для социальной практики, открыть то, что не доступно другим отраслям знаний. К концу XX века в России психология становится востребованной наукой, с большим или меньшим успехом отвечающей вызову времени.

В подтверждение этого положения могут быть использованы прямые ссылки на конкретные факты. За несколько последних лет резко увеличилось число учреждений, в которых представлена прикладная психологическая проблематика. Издаются многие новые журналы, в которых освещаются результаты практико-ориентированных исследований. При существенном сокращении диссертаций, защищаемых по проблематике общей психологии (что само по себе не является отрадным обстоятельством), во много раз увеличился поток диссертационных работ, посвященных проблемам педагогической, инженерной, военной, судебной и другим прикладным отраслям психологии.

Следует особо выделить востребованность психологии в сфере образования. Уже одно появление психологической службы в школе и повсеместное включение психологов в работу образовательного учреждения свидетельствует о новом этапе распространения ее влияния на все формы педагогической деятельности. Многообразие типов учебно-воспитательных учреждений, присущее новому времени, диктовало необходимость психологического обоснования работы в этих разнохарактерных образовательных системах. Повышение требований к эффективности процессов обучения в школе, которые представляют родители, готовые, в ряде случаев, оплачивать качественные дополнительные образовательные услуги (пересматривая при этом приоритеты семейного бюджета), вынуждают руководство гимназий и лицеев обращаться к психологам, способным поставить учебно-воспитательаую работу на научно-обоснованный путь со вершенствования и развития.

Примечательный факт: весной 1995 года Коллегия Министерства образования Российской Федерации приняла беспрецедентное решение о «психологизации всей школьной работы в стране». Изменения ситуации в дошкольном воспитании детей, когда государственные дошкольные учреждения, детские сады во многом уступают место семье в решении воспитательных задач, способствовало созданию и развитию системы психологического консультирования семьи, включающее психотерапию. Число психотерапевтов, которых в прошлом не знала школа и детсад, с каждым годом увеличивается в геометрической прогрессии, вместе с тем, в условиях открытости и многообразия учебно-воспитательных систем усиливается потребность в поисках некоторых инвариантных по отношению ко всем этим учебным заведениям эффективных психолого-педагогических концепций, вбирающих в себя все то, что накопила психологическая теория за прошедшие годы. К их числу может быть отнесена концепция «развивающего образования» В.В. Давыдова, становление которой выступает в качестве одной из определяющих тенденций в сфере практических применений психологии. Так, в настоящее время многие педагоги-теоретики и учителя-практики все более осознают необходимость перехода в образовании от ориентировки на усвоение школьниками знаний, умений и навыков к парадигме, предполагающей целенаправленное создание условий для интенсивного развития интеллектуальных, нравственных, эстетических и физических способностей детей, подростков и юношей в процессе их обучения и воспитания, в конечном счете - развитие личности. Эта тенденция, которая сейчас приобретает приоритетный характер в системе образования в России, является продолжением теоретического подхода, предложенного еще в начале 30-х годов Л.С. Выготским.

Продолжается развитие психологии труда. В ее различных отраслях (инженерная, военная, космическая психология, эргономика (В.П. Зинченко, Е.А. Климов, Б.Ф. Ломова, В.М. Мунипов, В.А. Пономаренко, А.М. Столяренко, С.В. Съедин, В.Д. Шадриков и др.). юридическая психология получила импульс для своего развития в работах М.М. Кочетова, А.Р. Ратинова.

Вместе с тем следует сказать о том, что существенно отстает разработка вопросов психологии воспитания, хотя можно назвать ряд исследований, где этой проблематике уделяется серьезное внимание (Ш.А. Амонашвили, И.А. Зимняя, А.И. Липкина, М.Ю. Кондратьев, B.C. Мухина, Л.И. Новикова, А.В. Толстых, Д.И. Фельдштейн).

Новым для психологии в стране оказалась разработка проблем политической психологии (Г.М. Андреева, Г.Г. Дилигенский, И.Г. Дубов, Е.Б. Шестопал, Л. Гозман, П.Н. Шихирев). Не исключается, что в связи с жестким утилитаризмом подхода к «прибыльности» научных изысканий, который ставит в трудное положение научные отрасли, чья продукция не получает «сбыта», фактически оборвалась линия блестящих исследований в области зоопсихологии или сравнительной психологии, образцы которой содержат работы В.М. Боровского, В.А. Вагнера, Н.Ю. Войтониса, Н.Н. Ладыгиной-Котс, И.П. Павлова, Г.З. Рагинского и др.

Еще один конкретный пример поворота психологии к нуждам практики. Идут интенсивные поиски, обеспечивающие коррекцию нарушений речи, мышления и сознания путем обращения к возможностям психологии. Психолог осуществляет столь необходимую для реабилитации больных точную диагностику их психического состояния, в частности, обеспечивая научно обоснованную профилактику нарушений личностного развития людей, входящих в группу риска. Психология, занимающаяся отклонениями от психической нормы и ее вариантами (Б.Д. Карвасарский, В.В. Кришталь, И.С. Кон, Б.И. Лубовский, В.Н. Шкловский) - нейропсихология, основателем которой был А.Р. Лурия (Ю. Поляков, Л.С. Цветкова, Е.Д. Хомская, Д.А. Фарбер и др.) и психоневрология - обретают собственное место и собственную проблематику, а тем самым и возрастающий авторитет в сфере медицины, свой предмет и методы его изучения. Необходимо особо выделить богатство этих методических средств и приемов, которые широко используются в тренинговых группах, зачастую приобретающих игровые формы, психологическое консультирование, в обращении к современным методам работы, которые давно уже применялись на Западе (например, нейролингвистическое программирование, транзактный анализ и т.д.), но только в последнее десятилетие включенные в инструментарий, которым овладели российские психологи. Неврозы, отклонения в сексуальной жизни человека, наркомания, алкоголизм, девиантное поведение, «дети с проблемами» - все то, что игнорировалось и табуировалссь в прошедшие годы, вошло в обиход современной психологической науки, и есть основания считать, что внимание и интерес к этому сохранится как господствующая тенденция.

Особенно заметно участие психологов - и, надо ожидать, что оно будет долговременным - в сфере бизнеса. Здесь достаточно упомянуть их включение при изучении возможностей и влияния рекламы на потребителя при осуществлении тех или иных коммерческих операций. Близко к этому стоит изучение имиджа политического деятеля и путей его конструирования, в котором психологи участвуют наряду с социологами и политологами. Всего этого не было еще несколько лет назад и все это прокладывает дорогу для становления психологической практики в ближайшем будущем.

[1] Эти просчеты сказались и на работах авторов настоящей книги (А.П., М.Я.).
[2] У Б. Пастернака мы читаем:

«Кому быть живым и хвалимым,
Кто должен быть мертв и хулим
Известно у нас подхалимам
Влиятельным, только одним»

[3] Здесь и далее не следует смешивать «функционализм», о котором идет речь, с функционализмом, в понимании В. Джемса (см. гл. 3).
[4] См. главу I «Личность»