УРОВНИ ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ РЕГУЛЯЦИИ
(по В.В. Лебединскому)
- уровень оценки интенсивности средовых воздействий;
- уровень аффективных стереотипов
- уровень экспансии;
- уровень аффективной коммуникации;
- уровень символических регуляций.
Второй уровень — уровень аффективных стереотипов
На втором уровне (стереотипов) аффективное взаимодействие ребенка со средой усложняется. К оценке интенсивности воздействия добавляется его оценка по качеству. На этом уровне аффективная система берет под контроль весь спектр внешних и внутренних ощущений, дифференцирует, упорядочивает и индивидуализирует их, вырабатывает аффективные предпочтения. Связь с соматикой делает этот уровень особенно чувствительным к ритмическим процессам, находящимся на стыке физиологического и психического.
Собственное тело и связанные с ним циклические процессы, в том числе двигательные, находятся под постоянным аффективным контролем. С одной стороны, ребенок стремится к повторению приносящих удовольствие движений и действий. С другой стороны, сама регулярность циклических процессов вызывает cocтояние комфорта, а любой сбой в ритме вызывает отрицательные эмоции. Отсюда особое удовольствие ритмически организованных действий (в том числе игровых, танцевальных, спортивных движений, которые включают в себя разные виды шага, бега прыжков, поворотов, раскачиваний, взмахов руками и ногами и пр.) опыт которых необходим для развития физического Я ребенка
К особенностям этого уровня относится наличие стойкой и яркой аффективной памяти. Память тела позволяет надолго со хранить переживания, причем не только элементарные, но и сложные. Так, можно наблюдать, как резко меняется поза и обостряются защитные черты в моторном облике ребенка, если eму задать вопрос о неприятных, тревожащих его событиях.
Второй уровень является своеобразным «дирижером», координирующим взаимодействия отдельных сенсорных систем, он прилаживает их друг к другу и закрепляет на основе аффективной оценки (удобно — неудобно, приятно — неприятно).
В онтогенезе уровень аффективных стереотипов с первых дней жизни ребенка включается в решение основных задач, связанных с выживанием. Младенец активно ищет материнской за щиты и заботы и подкрепляет их проявления. В результате у младенца складываются первые предпочтения в контакте с матерью: уже к месячному возрасту вырабатывается определенная поза на руках у матери, которая, как правило, обеспечивает максимально богатую сенсорную «нишу» ребенку.
Ситуация близкого физического контакта младенца с матерью (прикосновения, взгляд, запах, вкус, вестибулярные ощущения при покачивании) является прообразом ситуации цельного чувственного восприятия мира, в которой различные сенсорные впечатления объединяются на основе единого сильного положи тельного аффекта.
В дальнейшем, по мере взросления круг предпочтений ребенка расширяется, индивидуализируется. Поскольку для всех явлений этого уровня характерны ритмичность, повторяемость, то для диагностики работы этого уровня важно описать ритмические паттерны в различных сферах: психосоматической, в моторике, поведении привязанности, в игре, речи и коммуникации. Сам факт повторяемости индивидуально предпочитаемых паттернов не только не является патологическим, но, напротив необходим для построения ребенком индивидуальной картины мира, развития собственной сети привязанностей, пристрастий и предпочтений.
Уже на первом году жизни ребенок склонен повторять действие, доставляющее ему удовольствие, например, в игре, бросая игрушки одну за другой на пол. Ребенок второго-третьего года жизни переживает целую эпоху господства стереотипных форм поведения (Гезелл, 1974; Бернштейн, 1990). Это и ритмическая двигательная активность (ребенок кружится, прыгает), и эхолалии, и ритмизирование слогов, и многократное повторение всевозможных звуковых вариаций одного и того же слова (Чуковский, 1958).
Речевые персеверации свойственны детям, обучающимся говорить («мама, момоги; папа, попоги мне» — пример Н. А. Бернштейна, 1990). Эхолалии и связанные с ними реверсии личных местоимений в норме (по Гезеллу, в возрасте 21—30 месяцев, 1974) идут как экспериментирование со словом с целью нахождения правильного звукового эквивалента к услышанному от взрослого слову-образцу.
Только в тех случаях, когда мы видим жесткую фиксацию стереотипной формы поведения либо ее насильственный характер (навязчивости), сталкиваемся с невозможностью ее перестройки, можно говорить о патологической природе этого феномена. Патологическим знаком является также сильный и стойкий регресс в ответ на вынужденное изменение привычной формы взаимодействия со средой (отъезд матери, помещение в детский сад, рождение младшего ребенка в семье — Симеон).
В этих случаях речь может идти о повышенной инертности аффективной сферы ребенка, которая часто сочетается с инертностью его интеллектуальной сферы.
Другим объяснением ригидности стереотипа может быть отсутствие, несформированность новых структур, которые должны прийти на смену прежним в естественной динамике развития ребенка. Перестройка поведения затруднена там, где отсутствуют предпосылки для нее, поэтому фиксации могут свидетельствоватъ об ограниченном потенциале развития в данной области (Гезелл, 1974). Вязкость и тугоподвижность аффекта является отличительной чертой олигофрена (К. Левин, 2000).
Нарушения на этом уровне могут затрагивать самые элементарные формы регуляции ребенком своего поведения, основанные на ритме (имеются в виду циклы «сон — бодрствование», «голод — насыщение»), особенно это характерно для детей первого-второго года жизни. Кроме того, нарушения могут выражатъся в ригидности или необычности предпочтений, а также в недостаточности индивидуализации в соматической сфере. Все эти симптомы, как правило, являются проявлением ограничен ной способности ребенка адаптироваться к изменениям среды; которые требуют от него изменения привычных форм взаимодействия с ним.
Оценка этого уровня эмоциональной регуляции начинается с оценки ритмичности физиологических процессов ребенка. Как было сказано выше: ритмичность имеет важное значение, особенно в раннем возрасте. В норме на протяжении первых недель и месяцев жизни происходит активная дифференциация паттернов сна и бодрствования (Никитина, 1993).
У детей с эмоциональными нарушениями на первом году жизни часто отмечаются расстройства сна. Чрезмерно активныый или тревожный младенец может бодрствовать в течение гораздо большего времени, чем положено ребенку его возраста. Пассивные младенцы проводят во сне большую часть времени, сокращая до минимума период бодрствования (Hoxter in Meltzer, 1974)
Одним из первых симптомов слабости развивающейся системы эмоциональной регуляции у младенца старше 3 месяцев является трудность перехода от сна к бодрствованию и обрат но. Такой ребенок с трудом засыпает и/или просыпается с плачем, долго приходя в себя после сна.
Нарушения сна являются тонким индикатором нарушенного онтогенеза. Иногда на протяжении всего первого года жизни ребенка они остаются единственным признаком того, что система эмоциональной регуляции работает с перегрузкой. Нами наблюдается ребенок 3 лет 9 месяцев с ускоренным ранним моторным, речевым, музыкальным развитием, давший тяжелый и стойкий регресс после ожога в конце второго года жизни, мл рушения поведения которого на первом году жизни ограничивались нарушениями сна.
С другой стороны, нарушения биоритма «сон — бодрствование» неспецифичны и возникают практически при любом отклонении развития. Так, описаны нарушения сна у детей с неврозами, недоразвитием (олигофренией), органическими поражениями центральной нервной системы, эпилепсией, тяжелыми соматическими заболеваниями, у слепых детей, у детей, страда ющих шизофренией (Гольбин, 1979).
Следующим шагом в оценке работы этого уровня эмоциональной регуляции является описание стереотипов, существующих в рамках поведения привязанности.
В патологии мы сталкиваемся либо с несформированностью цельного образа матери, с фиксацией на отдельных впечатлениях от контакта с ней, либо с нарушением, распадом цельного образа. И в том, и в другом случае незавершенность образа поддерживается амбивалентностью аффективных переживаний, которые этот образ вызывает, и может сопровождаться защитной фиксацией на отдельных ощущениях (стадия частичного объекта в психоанализе) или переживаниях.
Например, реакция на разлуку у амбивалентно привязанных детей может быть выражена очень сильно, при том что реальное взаимодействие с матерью либо не развернуто, либо насыщено агрессией. Так, мы наблюдали ребенка, который в течение нескольких лет (с 3 до 6 лет) во время повторяющихся госпитализаций после ежедневных десятиминутных свиданий с матерью сильно кричал в течение получаса и более, будучи фиксирован на чувстве покинутости, хотя реального адаптивного смысла такое поведение не имело.
Поиск особых ощущений проявляется в нестандартных формах взаимодействия с матерью, которые использует ребенок. Часто это изолированные от более сложного поведения привязанности, фиксированные формы взаимодействия, характерные для значительно более раннего возраста.
При симбиотической связи ребенок может сохранять необычные позы во время сна (в возрасте 5 лет спит на животе или на спине у матери) либо сам процесс засыпания может иметь ритуальный характер.
Например, наблюдаемый нами мальчик трех с половиной лет требовал следующего порядка укладывания спать. Мать должна была сидеть на кухне, где играла негромкая классическая музыка, сын приходил к ней в этот момент, садился к ней на колени, она его должна была, ласково обняв, прижать к груди, как младенца, и только в таких условиях он засыпал.
Часть стереотипов свидетельствует о такой симбиотической связи между матерью и ребенком, которая подпитывается и поощряется главным образом матерью. В этом случае эмоциональная близость между матерью и ребенком заменяется амбивалентными сексуально-агрессивными взаимодействиями. В нескольких семьях без отцов и при патологическом влечении матери к сыну мы наблюдали необычные формы приучения к туалету и гигиене, в которых мать принимала живейшее участие, несмотря на возраст сына (6—7 лет).
Когда мы оцениваем нарушения пластичности стереотипов в игре, рисунке, речи, коммуникации, необходимо помнить об отличиях стереотипов от стереотипии. Стереотипии наблюдаются преимущественно в патологии и могут сильно различаться по тяжести. Тяжелые стереотипии грубо вмешиваются в развитие оттягивая на себя энергетические ресурсы ребенка. В легких случаях стереотипии могут быть изолированными симптомами, не влияющими существенно на характер развития. Так, Гольбйн при анализе стереотипных раскачиваний во сне описывают легкую форму таких раскачиваний, которая отмечается у детей с повышенной чувствительностью к ритму, увлекающихся всем, что связано с ритмическим движением (танцы, рисование, вязание) (1979)
Стереотипы, несмотря на их повторяемость, остаются наполненными аффективным смыслом, психологически понятным как ребенку, так и окружающим. Однако патологическим признаком может быть избирательная, односторонняя фиксация ребенка на неприятных переживаниях и проигрывание их, при том что приятные впечатления не закрепляются, не служат для тонизирования и не питают развитие такого ребенка. Конфликты паразитируют в психике больных детей (Симеон, 1948), в то время как эмоционально сохранный ребенок быстро изживает конфликты, развиваясь за счет положительного эмоционального опыта, который такой ребенок не только активно ищет и легко находит, но и надежно сохраняет.
Стереотипии, в отличие от стереотипов, монотонны, смыслевая связь с породившим их аффектом либо быстро утрачивается (выхолощенные стереотипии), либо непонятна для окружающих.
В некоторых случаях, когда стереотипии используются для аутостимуляции, их аффективная заряженность может быть очень высокой. Например, ребенок сильно возбуждается, кричит при достижении определенного сенсорного эффекта: определенной амплитуды раскачивания игрушки, определенного ускорения па дающего предмета, однако аффект ребенка (часто это чувство триумфа) не может быть разделен окружающими. В полностью выхолощенных стереотипиях аффективная заряженность исчерпывается их высокой ритмичностью, которая изолируется от смысла действия и достигает предельных вели чин (чистый ритм длительных раскачиваний, бесцельного бега причудливых движений рук и др.).
В патологии спектр устойчивых ритмически организованных действий, приносящих удовольствие ребенку, значительно сужен по сравнению с нормой. Во-первых, это происходит из-за эмоциональной пустоты тех немногих «отстоявшихся» форм, которыми ребенок отвечает на самые различные средовые воз действия. Во-вторых, сама ритмическая сторона двигательной активности у таких детей нарушена из-за сжатости, связанности и в то же время хаотичности движений (Протопопова, 1935)
Стереотипии могут замещать «пустоты» в поведенческом репертуаре (Гезелл, 1974; Alvarez, 1999) либо быть защитой от тревоги или депрессии (Meltzer, 1975; Tustin, 1990). Spitz описал стереотипии у младенцев второй половины первого года жизни, являющиеся одним из симптомов анаклитическои депрессии при внезапной разлуке с матерью. Стереотипии могут возникать и как реакция на другие травматические депривационные воздействия (внезапное прекращение грудного вскармливания, запрещение ребенку других форм стереотипной активности — сосания соски или пальца, например).
Стереотипии, как и всякая другая патологическая форма психомоторики ребенка, заостряются, усиливаются в присутствии других детей. У некоторых детей в таких условиях может наблюдаться регресс от стереотипов к стереотипиям. Так, наблюдаемая нами девочка 6 с половиной лет на протяжении первых нескольких недель нахождения в группе пятисуточного пребывания в клинике только возбужденно бегала от стены к стене, в то время как на индивидуальных занятиях она строила достаточно сложную, хотя и стереотипную, символическую игру, в которой адекватно передавала эмоциональные отношения между персонажами.
В психоанализе стереотипии связываются с нарушением восприятия времени, попыткой задержать течение времени (Meltzer, 1975).